Андрей Курков: Мы создали первый фестиваль украинской литературы в Европе
02 - Мар - 2025 
Комментариев нет
В октябре в австрийском Инсбруке состоялся первый Фестиваль украинской литературы, в котором приняли участие переведенные на немецкий язык украинские прозаики. Среди них был и Андрей Курков — один из самых издаваемых русскоязычных авторов в мире. Об успехе современной украинской литературы среди немецкоязычных читателей Курков рассказал в интервью журналисту Павлу Солодько.
Книги кого из современных украинских авторов выходили в немецком переводе?
Любко Дереш, Таня Малярчук, Мария Матиос, Андрей Курков, Юрий Андрухович, Оксана Забужко, Тарас Прохасько, Наталка Сняданко, Тимофей Гаврылив.
Почему наша литература популярна за пределами Украины?
Буду говорить о своем опыте. В каждой стране мои романы воспринимают по-разному. В США, к примеру, половина моих презентаций проходили в политических клубах.
Спрашиваю у пресс-атташе: «Почему я перед политиками выступаю?» — «Так вы же пишете политическую прозу. Им очень нравится, они по вашим книгам изучают новейшую политическую историю Восточной Европы». Конечно, были и выступления и в обычных книжных магазинах, где мои произведения уже позиционировались просто, как художественная литература.
Во Франции мои книги оказались «иронической философской прозой».
Что именно привлекает иностранных читателей?
Думаю, что «формула», если можно так сказать, успеха возникла спонтанно еще в советское время, когда меня не издавали. В этой «формуле» присутствует абсурд, черный юмор, экзотический для многих западных стран советский или постсоветский фон, когда трудно разглядеть грань между реальностью и сюрреализмом.
Я рассказываю обычные, общечеловеческие истории, но происходят они в необычных, с точки зрения иностранного читателя, условиях.
На фестивале я спрашивал австрийских читателей, почему они покупают ваши книги. Они говорят, что привлекает ирония на фоне абсурдной реальности. Речь идет о советском абсурде?
В наше постсоветское время абсурда вокруг хватает. Но в СССР он был тотальным, его трудно было избежать.
А многим людям до сих пор нравится...
Как материал для литературной работы, советский абсурд — чудесная вещь, но жить в нем было трудно. Хуже всего, что этот абсурд был обязательным, от всех требовали каким-то образом принимать в нем участие. Правила жизни в обществе — идиотские, но все делали вид, что живут по этим правилам.
И потенциально умный человек, наблюдая такое противоречие ежедневно, старался мимикрировать под окружающий абсурд, ограничивал себя в развитии. И переставал быть умным человеком или же оставался умным, но становился лицемером.
Расскажите о вашей советской жизни.
После школы я работал завклубом, заведующим библиотекой в санатории в Пуще-Водице, делопроизводителем и на других скромных должностях.
Потом поступил на курсы японского языка — они находились в Институте информации на нынешней «Лыбедской», потом поступил в Инъяз. Всего со мной на японский поступило 45 человек, а через 4,5 года закончили учебу шестеро. Кстати, одним из этих шести был известный украинский поэт Юрко Позаяк.
В Институте иностранных языков я себя сразу проявил в качестве “массовика-затейника” и мне предложили заодно учиться заочно в московском Институте культуры.
После окончания всех учебных заведений я работал выпускающим редактором многотиражной газеты Киевского политеха, а потом — редактором издательства «Днiпро». В возрасте 24-х лет пошел в армию.
Попал я туда, можно сказать, по блату. В военкомате меня приписали в войска КГБ, из-за знания японского языка. Я должен был служить в подразделении КГБ на Курильских островах и подслушивать радиообмен японских военных. Но в то время после службы в войсках КГБ человека 25 лет не выпускали за границу. А мне всегда хотелось путешествовать.
Моя мама работала в больнице МВД на Лукьяновке. Я попросил ее поискать среди пациентов какого-нибудь офицера, чтобы помочь в общении с военкоматом. Она сразу нашла генерала милиции, который прямо из госпиталя съездил в военкомат и мне, к моей большой радости, изменили род войск с КГБ СССР на Внутренние войска.
Когда я пришел на сборный пункт, прапорщик подмигнул — мол, знаю, что ты по блату идешь в армию. И предложил на выбор три тюрьмы, где я мог бы служить охранником — в Николаевской, Херсонской и Одесской областях. Я выбрал Одесскую, где и провел 18 месяцев.
В чем состояла служба?
Конвоирование заключенных по городу, караулы на вышке, все с боевым оружием. Но я там много писал. Прозу ведь я начал писать с 13 лет, сначала сочинял анекдоты, с 15 лет — рассказы.
Когда приехал в Одессу проходить службу, один офицер удивился — что это вас с вашими дипломами сюда отправили? К нам, говорит, обычно отправляют служить тех, кто читать-писать не умеет, им стрелять легче.
Я ему объясняю: мечтаю стать писателем, а не охранником. Он так обрадовался: «Мне очень нужен писатель!» Оказалось, он замполит, и каждую неделю у них партийные собрания, и кто-то «всю эту муру» должен писать.
Замполит отдавал мне на ночь ключ от кабинета начальника штаба майора Василюка, там была печатная машинка. Я готовил для участников партсобраний дайджест из журнала Внутренних войск «На боевом посту», а остальное время писал.
Первой моей публикацией была какая-то юмореска в киевской «Рабочей газете» в 1979 году. В 1980-х я ездил по приглашениям молодежных организаций (к примеру, клуба шахматистов, или даже некоторых райкомов комсомола, где комсомольцы были продвинутые) — читал свои рукописи. А на службе печатался в гарнизонной газете — новеллы о солдатской жизни. И там, на зоне, много написал: сказки, прозу, начал даже писать какой-то роман.
Почему сказки?
Солдаты, так же, как и зеки, были заперты в тюремных стенах. Хотелось освободиться, путешествовать, и сказка давала такую возможность. Я уходил в воображение, возвращался по памяти в собственное детство.
В 1987 году уволился в запас. Меня пригласили выступить на литературном вечере в Доме кино. Я прочитал свою повесть «Нападение», после чего ко мне подошли два кинорежиссера, и каждый из них предложил написать сценарий. Так я начал писать сценарии.
Первым сценарием стал фильм «Поляна сказок». Над ним я работал в качестве «литературного негра», вместо Кира Булычева[советский фантаст, автор серии подростковых книг о девочке из будущего Алисе Селезневой]. Его имя значилось в титрах. Все знали, что я пишу.
Но когда Кир Булычев приехал на сдачу фильма, чтобы официально одобрить фильм по «своему» сценарию, он устроил скандал. Ему не понравилось, он испугался, что к фантастике добавился социальный абсурд и пародия на Горбачева.
Еле уговорили. Режиссер Леонид Горовец позже рассказывал мне, что стоял на коленях, чтобы Булычев подписал необходимые документы. И со мной он не до конца расплатился.
Как офицальный автор сценария, Булычев получал 8 тысяч советских рублей, из которых должен был отдать мне как негру 1500 рублей. Он отдал только 1100, а потом заявил, что я и этого не заслужил, а ему нужны деньги. Потом за сценарий «Поляны сказок» он получил приз Братиславского кинофестиваля.
После этого мне предложили писать уже под собственным именем. Киностудия Довженко заказала сценарий для шведско-советского фильма по мотивам повести Куприна «Яма», потом для Константина Степанкова-младшего я написал «Исход»... и так оно хорошо пошло, что пока я не начал зарабатывать на художественной литературе, я писал сценарии. Фильм по роману «Приятель покойника» был в мировом прокате.
Как вам удалось пробиться на западный литературный рынок?
18 лет, с 1979-го года я рассылал по миру свои рукописи, синопсисы, аннотации к книгам, отрывки из них. Начал с забрасывания таким спамом все издательства и журналы в СССР. Иногда советовали бросить писать, но пошли и публикации. Правда, не издательства, а журналы. «Огонек» взялся печатать мою прозу — отрывки из романов, рассказы.
В начале 1980-х я познакомился с поляком, который работал инженером на строительстве гостиницы «Киевская Русь». Польский — мой второй после английского иностранный язык. Выучил его, потому что в магазине «Дружба» можно было купить литературный дефицит или даже не совсем разрешенную в СССР литературу на польском. Я услышал в кафе, что кто-то говорит по-польски, заговорил, подружились. Его звали Сташек Новак, мы с них до сих пор в контакте.
Сташек регулярно ездил из Киева к себе домой, в Тарнувское воеводство. А так, как высылать рукописи за пределы СССР почтой было запрещено, то я готовил для Сташека бандероли — пакеты с переведенными на английский отрывками произведения и сопроводительными письмами на английском.
На каждой бандероли или конверте я писал адрес издательства. Сташек вез эти пакеты через советско-польскую границу, дома клеил марки и отправлял. И ему же в Польшу приходили отказы и отписки, которые он добросовестно привозил мне.
Так как литература стала моим наркотиком, то практически Сташек был моим «наркокурьером» — тоже пример из советского абсурда. Эти полулегальные сеансы связи с внешним издательским миром продолжались довольно долго. Причем с регулярной частотой. Каждый раз, когда я заканчивал очередную повесть или роман, я готовил передачу для Сташека — переводил две страницы на английский, писал аннотацию и справочные материалы. 30-50 копий каждого документа, столько же бандеролей.
И в конце 1980-х у Сташека, когда он ехал в Союз, на границе нашли конверты с ответами этих западных издательств. Устроили разборки, задержали, меня вызывали. В КГБ знали меня как литератора, читали рукописи. Еще когда я писал ручкой, украли две общие тетради с рассказами и дневниковыми записями. Потом одну тетрадь подбросили обратно, вторая пропала.
Это были антисоветские произведения?
Они были абсурдны, с черным юмором. Я издевался над советской жизнью, конечно, но призывов к насильственному свержению там не было.
История с задержанием Сташека Новака на польско-советской границе постепенно замялась, это был уже конец 1980-х. КГБ сообщил о Новаке в Службу безопасности социалистической Польши, те начали терроризировать маму Сташека и одну мою польскую знакомую — пани Кристину Келинскую. Когда я впервые ехал за границу, она выдала себя за мою тетку, чтобы я мог выехать из Союза в Польшу «по приглашению родственников».
Польская СБ провела обыск у Келинской, страшно напугала ее. Есбисты велели сообщить, если я приеду — дескать, хотят со мной познакомиться. И когда я в 1990-м году приехал к ней, чтобы извиниться за неудобства, она вспомнила об этом. Говорит, очень они просили позвонить, постоянно напоминают.
Это было утром, домашнего телефона у пани Келинской не было, она побежала к уличному телефону, а он не работал. Она пошла, нашла другой, он тоже сломан. А когда она нашла рабочий телефон, то чиновник СБ, которому нужно было звонить, выехал из дому, а на работу еще не приехал. Так я с ним и не познакомился.
Не любите органы госбезопасности?
Особых претензий у меня нет — это была их работа, со своим уровнем абсурда. Но нужно отметить, что как раз в КГБ адекватно оценивали ситуацию, там встречались довольно умные люди. В истории с перепиской с издательствами кагебисты, с которыми я общался, видимо, поняли, что писатель Андрей Курков не особо угрожает советской власти. А если его не издавать, то и вообще никакой угрозы от него исходить даже теоретически не может.
Интересен период трансформации КГБ УССР в СБУ. В 1997 году вышла моя книга «Игра в отрезанный палец» — триллер о том, как СБУ и ФСБ борются друг с другом на территории Европы, разыскивая деньги КГБ. И один господин из СБУ остановил меня на улице и сказал, впрочем вполне миролюбимо, без ноток угрозы: «Вы почти перешли грань дозволенного!».
После случая на границе вы продолжили переписку с западными издательствами?
Да, в общей сложности я вел эту переписку 18 лет. После того, как остановили Сташека, не хотелось подвергать его новым приключениям. И с 1990-го года я использовал свой киевский адрес. Почта уже разрешила отправлять рукописи за границу. И письма-ответы приходили ко мне домой.
Для меня существовало два вида издательских реакций — или молчание, или отрицательные. Однажды, правда, издательство PenguinBooksответило, что присланное мною им не совсем подходит, но они были бы рады, если бы я написал для них приключенческий подростковый роман. Я начал с ними переписываться, составлять план романа... Но они подошли к процессу слишком технологично – стали не просто советовать, а прямо-таки диктовать, что писать. Такая работа не приносила удовлетворения, я извинился и отказался.
А другие просто отказывали. Лучшим отказом стало письмо из лондонского издательства HarvillPress, которому я предложил «Пикник на льду». Они ответили: «Искренне благодарим за предложение, но мы издаем только качественную литературу. Желаем удачи в другом издательстве». Их можно понять, часто издательства даже не читают подобные письма и рукописи. Просто автоматически отправляется писателю стандартный отказ.
Но в конце концов через 18 лет ваши письма кто-то прочитал?
Да, швейцарское издательство Diogenesзаинтересовалось тем же «Пикником на льду», в 1997-м. Попросили прислать полный текст рукописи и дали его читать трем разным рецензентам. Все написали хорошие отзывы и роман начали переводить на немецкий. Меня тоже попросили выучить немецкий, чтобы я мог лично представить произведение. Я выучил.
Книга вышла в марте 1999 года, а в июне уже попала в топ-10 в Швейцарии, потом в Германии, потом в Австрии. Швейцарцы увидели, что роман пользуется успехом, подписали со мной агентское соглашение и начали продавать права на другие языки. Французы купили, перевели — в 2000-м году книга стала бестселлером во Франции.
Права на англоязычное издание купил как раз HarvillPress. На презентации перевода в Лондоне я выступил после издателя: «Очень приятно, что вы начали издавать качественную литературу». И показал то письмо с отказом, посмеялись. А «Пикник на льду» хорошо пошел по свету — сейчас переведен на 36 языков.
И вы получили возможность превратить писательство в работу...
Да, с 1997 года я живу как профессиональный писатель. Не владею сегодняшней статистикой, но несколько лет тому назад у меня было 5 млн экземпляров, проданных за пределами Украины — от Японии до Бразилии.
И в России?
Нет, там с продажами хуже. После выхода в Харькове в издательстве «Фолио» романа «Последняя любовь президента»(2004) издательство АСТ разорвало со мной договор. До 2006 года мои книги вообще больше в России не выходили, а потом питерское издательство «Амфора» переиздало все мои романы наново.
Вы пишете на русском, а сейчас мы с вами беседуем на украинском...
Я поддержал независимость Украины в 1991 году — в том числе и потому, что считал, что мы имеем шансы быстрее стать цивилизованным государством, чем та огромная территория. Украина — это многонациональная страна, у нас множество культур. Андрей Курков — украинский писатель. Украинский русскоязычный писатель. Есть украинские татароязычные писатели, есть русскоязычные. На украинском я пишу сказки, статьи. Прозу пишу на русском.
При этом много лет некоторые люди в Украине отказывали мне в праве называться украинским автором. Помню, Павло Мовчан, выступая с трибуны на съезде писателей, проходившем в Украинском доме, заметил меня в зале и сказал: придет, дескать, время, когда такие как Курков, перейдут на украинский.
Но мои тексты понятны прежде всего в Украине. Страна диктует своему гражданину восприятие мира — и что бы я не описывал, я описываю это глазами современного украинца.
Даже когда пишете не об Украине?
Конечно. Хотя большинство моих книг как раз об Украине, а не об СССР. У меня нет комплекса неполноценности — ни исторического, ни личностного. Сюжет, история, которую я сочиняю, для мене важнее «боли за отечество». Потому что если это история настоящая, то в ней будет боль за отечество. Но это будут не надрывные бессвязные всхлипывания, а понятные большинству людей на планете эмоции.
Кто автор идеи проводить в Иннсбруке фестиваль украинской литературы?
Все началось со знакомства с директором австрийского издательства HaymonVerlagМаркусом Хатцером. Ему я часто и много рассказывал о современной украинской литературе. А в 2011, когда в его издательстве уже вышел первый том моей трилогии «География одиночного выстрела», я посоветовал ему обратить внимание на роман «Солодка Даруся» Марии Матиос.
Он заинтересовался. Тогда я пригласил его в Киев, а когда он приехал я позвал его и ничего не подозревающую Марию Матиос на свою презентацию в книжный магазин «Е» и перед презентацией пригласил их к столу и они на глазах у собравшейся публики подписали контракт на издание «Солодкой Даруси» на немецком языке.
Когда переводчица Клаудиа Дате подготовила часть романа по-немецки, Маркус прочитал и пришел в восторг. И тогда я предложил ему подумать о регулярном фестивале украинской литературы в Австрии.
Дело в том, что в Европе до сих пор не было литературного фестиваля, посвященного именно Украине. В прошлом году Украина стала почетным гостем Фестиваля европейских литератур во Франции в городе Коньяк, но в Коньяке каждый год становится почетным гостем новая страна.
А в Австрии нам, кажется, удалось создать уникальный фестиваль. Фестиваль, который будет знакомить немецкоязычную публику с украинскими авторами, выходящими со своими романами и короткой прозой на все немецкоязычное пространство, на рынок со ста миллионами читателей.
Австрийский фестиваль стал возможен благодаря сотрудничеству нескольких организаций — издательства Haymon, общественной структуры «Книжковий простір», Фонда Ахметова «Развитие Украины», Института славистики, Университета Инсбрука и местных властей региона Южный Тироль и города Иннсбрук.
Фестиваль получил много положительных отзывов в Австрии и Германии. Mаркус Хатцер был потрясен тем, сколько людей пришло на презентацию в Иннсбруке (мест не хватало!) и как после этого выросли продажи переводной украинской литературы.
А поскольку была договоренность о том, что в случае первого успеха фестиваля он станет регулярным, то в 2015 году уже планируется второй фестиваль. Его главным гостем будет Юрий Выннычук, сейчас Haymanприобрел права на издание романа «Танго смерти» и работа над переводом идет вовсю. Переводит роман Александр Кратохвил, переводчик и бывший завкафедрой украинистики в университете Грайфсвальда.
Автор
Читайте Korrespondent.net в Google News
Рубрики: Культура
